«Рассказ писательницы»
Письмена забвения
Инсталляция «Рассказ писательницы», как и «Рыбная выставка» и «Жизнь на снегу», появилась на свет благодаря одному из маргинальных изданий бурных тридцатых годов довоенного времени — маленькой брошюрки, изданной профиздатом в 1938 году, называлась она «Как я стала писательницей».
Из нее мы узнали о существовании некоей Новиковой-Вашенцевой, пожилой работницы, с которой в уже преклонном возрасте произошло преображение личности. Муж-пьяница в одном из дебошей угощает свою супругу ударом полена по голове, и вот, благодаря такому увечью, старая женщина из забитой и несчастной матери большого семейства превращается в бойкого рабкора пролетарского журнала «Делегатка». Дальше — больше. Написанный ею автобиографический роман «Маринкина жизнь» поразительно напоминает бестселлер того времени — «Мать» М. Горького. И великий пролетарский писатель замечает ее и благословляет на дальнейший литературный путь.
На Первом Всесоюзном съезде советских писателей в 1934 году она выступает от имени начинающих писателей всех наций. Цитирую первые слова ее обращения к делегатам съезда: «Признаюсь, товарищи, что я, к великому моему стыду, не умею красноречиво и длинно говорить, да и память у меня плохая...» (стенографический отчет съезда, стр. 209). Вот эти слова начинающей писательницы о плохой памяти и являются ключевыми во всей истории. Известно, что письмо впервые возникло не как закрепление, а как забвение памяти. У всех древних народов искусство письма и чтения оставалось долгое время скрытым, небезопасным для непосвященных занятием. Русскую примету «Не шей на себе — память зашьешь» можно трактовать как боязнь нанести на себя стежки-строки и как бы запечатать себя в неподвижном времени. Новикова-Вашенцева учится забывать свое прошлое, превращая свою жизнь в миф, в котором нуждается настоящее. Она выполняет госзаказ, ведь победившая Утопия более всего нуждается в механизме забвения.
Ее незамысловатые слова становятся сакральным языком настоящего. Мир памяти — это царство мертвых. Все эти соображения дают нам возможность превратить образ старушки, на шее которой вместо крестика висит пятиконечная звездочка, в некое подобие большевистской Богородицы. Мы поместили ее портрет в массивный деревянный киот, у основания которого установлено березовое полено — магический жезл преображения. Кстати, из этого полена в нашем проекте появляется Буратино — агент Великой Утопии. Напротив установлены деревянный орел с золотым ключиком и живописные образцы победившего ветхую историю искусства советского авангарда. Весь смысл инсталляции, предваряющей основную, центральную — «Жизнь на снегу», — и заключается в Функции Забвения перед необъятной огромной стихией тотального Холода.
Игорь Макаревич